Литературные идеалы Харуки Мураками
(лето 2004)
Ваша первая книга, прочитанная на английском языке?
Это был «Стрелец» Росса МакДональда. Я научился многим вещам из этих книг. Однажды начав, я не мог остановиться. Но в то же время я любил читать Толстого и Достоевского. Это на столько же увлекательные книги; они очень большие, но от них невозможно оторваться. Поэтому для меня Достоевский и Рэймонд Чэндлер - одно и то же. Даже сейчас, для меня было бы идеальной художественной литературой соединение Достоевского и Чэндлера в одной книге. Это - моя цель.
Крутые американские детективы определенно были ценным ресурсом для вас. Когда вы обратились к этому жанру, и кто обратил вас к нему?
Будучи студентом, я влюбился в детективные истории. Я жил в Кобе - портовом городе, в котором постоянно перебывали иностранцы и моряки, и продавали книги в мягком переплете в книжные секондхенды. Я был бедным, но мог купить по-дешевке эти книги. Я учился английскому языку по этим книгам, это было так захватывающе.
Сколько вам было лет, когда вы впервые прочли Кафку?
Когда мне было 15. Я прочел «Замок». Это великолепная книга. И «Процесс».
Это интересно. Оба романа были незавершенными. Ваши романы также - особенно самые последние книги, как «Хроники заводной птицы» - часто кажутся сопротивляющимися виденью читателя. Можно это как-то отнести к влиянию Кафки?
Не совсем. Вы, конечно, читали Раймонда Чэндлера. Его книги действительно не предполагают заключения. Он может сказать: «Он убийца», но для меня не имеет значения, кто убийца. Был очень интересный эпизод, где Говард Хоукс создал картину «Большого Сна». Хоукс не мог понять, кто убил шофера, поэтому он позвал Чэндлера и спросил, а Чендлер ответил: «Какая разница!». Заключение не имеет никакого значения. Мне все равно кто убийца в «Братьях Карамазовых».
И все же желание узнать, кто убийца шофера, это часть того, что делает «Большой Сон» увлекательной книгой.
Я, как писатель, не знаю кто сделал это. Читатели и я на одном уровне. Когда я начинаю писать историю, я не знаю чем она закончиться вообще, и я не знаю, что произойдет в следующем эпизоде. Если убийство на первом плане - я не знаю кто убийца. Я пишу книгу, потому что мне хочется это узнать. Если я знаю, кто убийца – пропадает цель писать дальше.
Есть ли что-то схожее между нежеланием объяснять ваши книги и тем, что сон теряет свою силу, если начать его анализировать?
Что я больше всего люблю в писательстве - это то, что вы можете видеть сны, когда вы не спите. Если это настоящий сон, вы не можете его контролировать. Когда вы пишите книгу, вы не спите; вы можете выбрать время, продолжительность, что угодно. Я пишу 4 или 5 часов с утра, и когда нужно, я останавливаюсь. Я могу продолжать и на следующий день. Если это настоящий сон, вы не можете сделать этого.